Ледовая студия

Поиск по сайту

    

История об истории.

Мир с Турцией, день рождения Императрицы, Ледовый дом и «забавная свадьба».

В тот год «во всей Эвропе» стояла жестокая стужа — морозы трещали страшные, больше сорока градусов. Ледяные торосы на Неве образовали замысловатый пейзаж в виде неприступных скал, крепостных стен и башен. Покрытые корочкой льда и снега, скульптуры в Летнем саду тоже уводили мысли в сказочное царство.

Мысль о постройке ледяного дома подал камергер А. Д. Татищев генерал-аншеф и генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга.

Кабинет-министр А. П. Волынский — человек деятельный и расторопный, влияние которого на императрицу в тот момент значительно ослабло, преподнес эту идею как свою и предложил потешить царицу необычным зрелищем: построить изо льда дворец и устроить карнавальное шествие причудливых фигур.

Современник императрицы академик Г. В. Крафт писал:

«Первое о строении сего дому похвалы достойное предложение, учинил господин Алексей Данилович Татищев нынешний камергер <...> а высочайшее на то соизволение и потребное к сему достопамятному строение немалое иждивение происходило от <...> государыни Анны Иоанновны. <...> По принятии сего намерения в последних месяцах 1739 году начато было немедленно».

Апофеозом всех этих торжеств должно было стать «шутейшее бракосочетание» 6 февраля 1740 г. Накануне придворная шутиха, обращенная в православие калмычка — Авдотья И. Буженинова, пожаловалась императрице, что замужем не была, а охоту к тому имеет. Буженинова была не молода и лицом не красива. Императрица благоволила ей, посмеялась, разговор поддержала и уже на следующий день приказала готовиться к свадьбе. Решено было построить на Неве дом изо льда и обвенчать в нем шута и шутиху.

Жених нашелся сразу. Это был придворный шут, князь Михаил Алексеевич Голицын.

Таким образом, сформировался предварительный сценарий действа. Была создана «машкерадная комиссия», чтобы довести до полного совершенства потеху, затеянную императрицей, которую возглавил кабинет-министр А. П. Волынский.

Следует отметить, что ни идея, ни сам сценарий не отличались оригинальностью.

Публичные «шутейные свадьбы» с маскарадами, точнее, свадьбы-маскарады, как известно, были введены в России Петром I, и именно в его царствование они достигли расцвета. Одной из них была свадьба самой Анны Иоанновны. Так, Евгений Анисимов, анализируя торжества по случаю бракосочетания самой Анны Иоанновны (31 октября 1710 г. она была выдана за герцога Курляндского Фридриха Вильгельма), замечает:

«Второй день свадьбы был ознаменован потешной свадьбой любимого карлы Петра I Ефима Волкова. Примечательно, что подобная потешная свадьба была впоследствии повторена Анной в знаменитом Ледяном доме.»

Однако одной из самых грандиозных была свадьба «князь-папы» Бутурлина, состоявшаяся осенью 1721 г. Длилось это действо почти полтора месяца, а затем плавно перешло в торжества по случаю заключения мира со Швецией. Петр получил сообщение о заключенном мире 3-го сентября 1721 г., а 10-го состоялась свадьба и маскарад. Планировал ли Петр свадьбу «князь-папы», как часть мирных торжеств заранее, или она случайно с ними совпала, сказать трудно, но для Анны празднование Ништадского мира, конечно же, было своего рода образцом мирного торжества вообще.

Сам факт того, что маскарад 1721 г. был во многом посвящен теме «небывалого» или «невероятного», а девиз «небывалое бывает», впервые появившись уже во время празднования «Азовского взятия», на протяжении всей Северной войны сохранял для Петра свое значение, дает возможность полагать, что свадьба «князь-папы» была органичной частью мирных торжеств. Уже сама свадьба («папы», к тому же престарелого) была событием «небывалым». В. А. Нащокин, дед друга А. С. Пушкина вспоминал в своих «Записках», где отмечал важные факты личной и государственной жизни, что «весьма странной» была и сама свадьба:

«…ездили поезды цугами на медведях, на собаках, на свиньях, и ездили по большим улицам, чтоб мог весь народ видеть и веселиться смотря на куриозные уборы, и что на зверях и на скоте ездят, которые так обучены были, что весьма послушно в запряжке ходили; а подклеть молодых была в пирамиде, что <...> сделана была для торжества счастливаго взятья четырех фрегатов.»

То есть сам сценарий свадьбы (настоящее венчание, затем шутовской поезд, а после обеда — помещение молодых в экзотической «подклети», где разыгрывается спектакль, за которым могут наблюдать все гости), придуманный Петром I, был вполне соблюден и в свадьбе шутов. Что касается «этнографической» тематики, то при Петре I подобные маскарады сопровождали два главных «викториальных» торжества времен Северной войны: празднование Полтавы и заключения Ништадского мира.

Полтавскую победу Петр праздновал в Москве, торжества начались 19 декабря 1709 г. торжественным входом войск в столицу. Датский посланник Юст Юль оставил детальное описание этой процессии. Шествие открывал Семеновский полк, который сопровождал шведские знамена, пленных и трофеи, полученные в сражении при Лесной. Замыкал шествие Преображенский полк, который сопровождал «все, что было взято в битве под Полтавою». Здесь были военнопленные, «королевско-шведские придворные», канцелярия, камергер двора Карла XII и его «тайный» и «главнейший» советник. Не было только самого короля.

Две партии, составлявшие торжественную процессию, «Лесная» и «Полтавская», были разделены кортежем Самоедского короля. Юст Юль писал:

«В санях, на северных оленях и с самоедом на запятках, ехал француз Wimeni; за ним следовало 19 самоедских саней, запряженных парою лошадей, или тремя северными оленями. На каждых санях лежало по одному самоеду. Они были с ног до головы облечены в шкуры северных оленей, мехом наружу; у каждого к поясу был прикреплен меховой куколь. Это низкорослый, коротконогий народ с большими головами и широкими лицами. Нетрудно заключить, какое производил впечатление и какой хохот возбуждал их поезд. <...> Но без сомнения шведам было весьма больно, что в столь серьезную трагедию введена была такая смешная комедия.»

Императрица, как можно полагать, помнила о шествии Самоедского короля. Один из ее шести «штатных» шутов, Лакоста, получил от Петра I титул Самоедского короля. При дворе Анны Иоанновны Лакоста продолжал исполнять эту роль.

Маскарад Ништадского мира, который послужил одним из образцов для шутовской свадьбы 1740 г., также представлял тему обширности и величия Российской империи. Как известно, Петр сам принимал в нем активное участие и явился на него в костюме «фризского» крестьянина. В таком же костюме была и Екатерина:

«Царица <...> была одета голландскою или фризскою крестьянкой — в душегрейке и юбке из черного бархата, обложенных красною тафтою, в простом чепце из голланского полотна, и держала под рукою небольшую корзинку.»

Анна Иоанновна считала себя продолжательницей великого дяди, постоянно пытаясь подчеркнуть это своими деяниями. В то же время свадьба шутов в Ледяном доме должна была живо напоминать зрителям о развлечениях самого Петра I.

Русский двор при Петре I, отличавшийся своей малочисленностью и простотой обычаев, совершенно преобразился при Анне Иоанновне. А ведь прошло всего пять-шесть лет после смерти Петра! Тридцатисемилетняя императрица хотела, чтобы двор ее в пышности и великолепии не уступал другим европейским дворам. Торжественные приемы, празднества, балы, маскарады, спектакли, фейерверки, увеселения беспрерывно происходили при дворе. Немало времени царица любила проводить со своим фаворитом Бироном и среди своих приживалок и шутов. «Забавная свадьба» с маскарадом состоялась также неслучайно.

Шутовская свадьба, устроенная Анной Иоанновной 6 февраля 1740 г., как и шествие самоедов после Полтавы, имела прямое отношение к торжествам, в состав которых она была включена. Она была частью пышного празднества в честь победы над Турцией осенью 1739 г., дня рождения императрицы и десятилетия ее восхождения на престол.

В начале сентября 1739 г. в результате взятия фельдмаршалом Минихом Хотина и успешных военных действий в Молдавии Россия заключила мир с Портой. Трактат о мире был опубликован в Петербурге 18 сентября. В самом начале 1740 г. мирный договор был ратифицирован обеими сторонами, и состоялся размен ратификационных актов. Известия о ратификации, однако, Анна получила лишь 27 января (обмен ратификационными актами состоялся в Константинополе 17 декабря 1739 г., и можно не сомневаться, что курьер сделал все, чтобы успеть с известиями ко дню рождения императрицы).

День рождения Анны был отпразднован в срок. В тот же день состоялся, наконец, торжественный вход в Петербург войск, участвовавших в турецкой кампании.

В. А. Нащокин в своих «Записках» отмечал, как «в начале 1740 года. Января 27 дня, лейб-гвардия, по прибытии из турецких походов, имела поход в Санкт-Петербург…в знак того…. что, со знатной Победой над турками возвратились! <...> Штаб- и обер-офицеры так как были на войне, шли с ружьем, с примкнутыми штыками; шарфы имели подпоясаны; у шляп сверх бантов за поля были заткнуты кукарды лаврового листа, чего ради было прислано из дворца довольно <...> ибо в древние времена римляне с победы входили в Рим с лавровыми венцами». Солдатам лаврового листа не хватило — их украшали «кукарды» <...> из ельника связанные, чтобы зелень была». По прибытию церемония продолжалась целый день, не смотря на сильный мороз, усугубленный «жестоко-пронзительным ветром». Промаршировав от Московской Ямской ко дворцу, гвардейцы увидели напротив дворца «ледяной дом, высокую работою и с преизрядными в нём фигурами… И мимо того дома походная гвардия маршировала» и лишь после того «свернули знамена и распустили по квартирам, а штаб и обер-офицеры позваны ко двору».

После шествия императрица «последовала в галерею, где собрались все офицеры этих войск, повелела принести стакан вина и выпила за их здоровье. В то же время она повелела раздать 20 тысяч рублей пехотным и кавалерийским солдатам, и сверх того каждому по серебряной медали. Каждый офицер получил по золотой медали». Вечером было объявлено о мире и палили из пушек.

Однако продолжение торжеств императрица перенесла на февраль. В связи с этим на организацию нового фейерверка, теперь уже специально посвященного миру, были выделены дополнительные средства. 11 февраля был издан указ «Об отпуске <...> 2000 рублей в канцелярию главной артиллерии на устройство фейерверка и иллюминации по случаю празднования заключения мира с Турциею». А несколько ранее, 30 января, Анна издала указ «Об устройстве в Санкт-Петербурге иллюминации и народного празднества по случаю заключенного с Турциею мира».

Анна начинает готовиться к торжествам по случаю мира ещё до того, как известие о ратификации было доставлено в Петербург. 7-го января были выделены средства для подготовки праздничного фейерверка «по случаю объявления мира и дня рождения императрицы». День рождения императрицы приходился на 28 января: первоначально Анна, как можно полагать, планировала торжества на конец января.

29 ноября 1739 г. был дан именной указ «О высылке из Малороссии в Санкт-Петербург молодых казаков, баб и девок, каждых по шести человек, для предстоящего придворного маскарада». Анна указывала:

«Приуготовляется здесь при дворе нашем, для предыбудущей некоторой забавной свадьбы маскарад, в который потребно из малороссийских казаков и казачьих баб и девок, которые умели бы по-казачьи танцевать <...> выбрать по шести человек, только чтобы собою негнусны были; и сделав им из казенных наших денег нарочитое платье со всеми их приборы <...> к январю месяцу.»

Кто именно должен был, по замыслу устроителей, участвовать в шествии, показывает переписка двора с Академией наук («де зиан» или «де сианс» академией). 27 декабря 1739 г. ко двору потребовали «прислать с кем надлежит» платье, имеющееся «в де сиас академии в натуре разных народов, а именно: мордовскаго, черемисскаго, чювашскаго, вотяцкаго, тунгусскаго, лопанскаго, самоядскаго и прочих сибирских народов, и одну острабацкую лодку».

Вскоре, однако, выяснилось, что имеются костюмы далеко не всех «народов», и было указано составить описание недостающих. Из этого второго письма в Академию видно, что работа над сценарием шествия уже значительно продвинулась.

«Повелено здесь было, — читаем в письме,- подлинное известие учинить о азиятских народах, подданных её императорского величества, и о соседях, сколько оных всех есть, и которые из них самовладельные были, и как их владельцы назывались, со описанием платья, в чем ходят, гербов на печатех или на других, на чем и на каких скотах ездят, и что здесь в натуре есть платья и таких гербов, и например: мордва, чуваша, черемиса, вотяки, тунгусы, якуты, чапчадалы (камчадалы), отяки, мунгалы, башкирцы, киргизы, лопани, кантыши, каракалпаки, арапы белые и черные, и прочие, какие есть, подданные российские. И четырех частей земли: Европы, Азии, Америки, Африки, генеральное их описание народа и скота, на чем ездят, герба и платья.»

Наконец, в третьем письме в Академию список необходимых для организации маскарада сведений уже определенно ориентирован на готовый сценарий. От Академии требовали срочно «хотя по собранию и описанию из книг скунштовать»:

  1. Пастуха с его убором, из народов кроме России и Европы.
  2. Одного осла, одного оленя.
  3. Индейского, японского, могольского, китайского воинов с копьем, в их приборах.
  4. Фуриэра одного, от тех земель которой-нибудь земли.
  5. Музыкантов, с описанием их игры, от тех же народов.
  6. Копейщик один, во образ воина, в самоедском платье.
  7. Как ходит Лакаста, во образе самоедского владельца.
  8. Самоеда, одного мужскаго, а другого женского вида.
  9. Водолаз один.
  10. Тех платьев, которыя взяты из той академии, о виде человеческого, как они ходят, и голов нет, — нарисовать же.
  11. Бахуса, как пишется — изобразить.
  12. Японцев, манзуров, мунгалцов, контошинцев, киргизцев, калмык, каракалпаков и жен их по одному написать.
  13. Лошака.
  14. Осинского народа, которые под владением Грузии, по одному мужской и женской персоны и музыкантов их.
  15. Малых детей манжуров, одетых в пестрых странных одеяниях, и купидку одну плачущую.
  16. Сатирку, во всем изображении.
  17. Мордовок, черемис, вотяков, чюваш, ижерские, самерские бабы и мужики, по одному.
  18. Из старых русских солдат и осинских народов с луками и стрелами по одному, и их копейщиков.
  19. Башкирскую жену.
  20. Есть народы шитые рожи: тех изобразить же в фигурах.

Видно, что по плану в шествии должны были участвовать не все народы, населяющие Россию, и, вместе с тем, не только подданные Анны. Точнее было бы говорить об экзотических народах, как подданных Анны, так и живущих поблизости от российских границ («азиатские народы» и жители «четырех частей земли»). Кроме того, устроители шествия интересуются названием «владельцев», то есть правителей этих народов и их государственной символикой (гербы и печати): можно полагать, что на этом этапе шествие хотели устроить по «петровскому» сценарию, то есть представить правителей экзотических народов со своими свитами. Уже приведенные материалы показывают, что шествие задумывалось не с целью показать, «сколько различных народов» обитает в России.

По крайней мере, некоторые из этих персонажей появились в списке как попытка повторить наиболее удачные выдумки одного из самых знаменитых петровских маскарадов — маскарада, данного сразу по заключении Ништадского мира и сопровождавшего свадьбу «князь-папы».

Шутовская свадьба была назначена на 6 февраля, а 11-го «народы» были приглашены во дворец для прощальной аудиенции, где снова танцевали перед императрицей. Французский посланец де ла Шетарди, который был очевидцем этого представления, писал:

«Будучи свидетелем танцев и музыки, для меня столь же новых, сколько необычайных, я не мог достаточно надивиться легкости и силе, с которою танцуют жители Украины».

14-го февраля Анна принимала приветствие от имени «государственных чинов», которое поднесли князь Черкасский и фельдмаршалы Миних и Лесси, а «иностранные министры, дамы и все придворные» были допущены к целованию руки императрицы. Прием закончился раздачей милостей по случаю мира. После этой церемонии «два гарольда верхами, в великолепном убранстве <...> отправились в различные кварталы города, возвещая о мире; при них находились два секретаря, которые читали договор, и четыре унтер-офицера, бросавших в народ деньги».

15-го февраля при дворе был маскарад, который продолжался далеко заполночь. 17-го Анна раздавала золотые медали иностранным министрам и придворным, а потом «пошла в апартаменты принцессы Анны, выходящие на площадь, и сама стала бросать оттуда деньги в народ». Для народа было выставлено угощение, в том числе два зажаренных целиком быка и вино, «бьющее фонтаном и наполнявшее огромный бассейн». Вечером был сожжен фейерверк «столь же великолепный, как и удачно исполненный», за которым последовал бал.

Торжества, таким образом, продолжались с 27 января по 17 февраля, шутовская свадьба 6 февраля и прием «народов» императрицей 11 февраля были составной частью этих торжеств по случаю заключения мира с Портой.

Если в маскарадах первых лет царствования Анны Иоанновны ощущался явный интерес к Италии, в частности, к венецианскому карнавалу, то нынешний стал театрализованным гимном российской государственности. Он должен был продемонстрировать мощь Российской державы под императорской дланью, но мощь не только военную, а и гражданскую, созидательную, содействующую процветанию науки, культуры, свободных художеств.

В организации этого принародного «отчета» о достижениях тогдашней науки и художеств принимали участие ведущие ученые, писатели, творцы: академик Г. В. Крафт, секретарь Академии наук Сверчков, поэт, драматург и переводчик В. К. Тредиаковский, французский художник Луи Каравак и его ученик И. Я. Вишняков «со своей командой», архитекторы П. М. Еропкин, Д. Трезини, К. И. Бланк и другие. Разнообразные знания и сведения, рисунки и наброски, собранные многими научно-этнографическими экспедициями в том числе и В. Н. Татищева органично нашли отражение в устроенном празднестве.

Этот маскарад отличал повышенный интерес к национальному колориту многочисленных народностей, населявших бескрайнюю Российскую империю. Анна Иоанновна всегда была неравнодушна к русскому фольклору: народным песням, пляскам, сказаниям, суевериям, обычаям. Теперь же перед государыней и столицей предстала вся многоязычная Россия в ее подлинных национальных костюмах, с ее музыкой, песнями, плясками, манерой поведения. Выхваченная из привычных условий, она являла собой зрелище маскарадно-фантастическое.

Выбор жениха для свадьбы тоже не случаен. Это еще раз подтверждает, что задуманное событие было отнюдь не сиюминутной блажью сумасбродной императрицы, как это представлялось некоторыми историками.

Современники объясняли выбор князя А. М. Голицына (Квасника) женихом для этой свадьбы двояко. По одной версии, причиной было княжеское достоинство шута, что позволяло унизить весь род и — шире — всю родовую знать в целом. Де ла Шетарди, например, писал:

«Таким образом напоминается время от времени вельможам здешнего государства, что ни их происхождение, ни состояние, ни чины, ни награды, достойными которых признали их монархи, — никоим образом не ограждают их хотя от малейшей фантазии государя».

По другой версии, Голицын был произведен в шуты и стал объектом насмешек из-за тайного брака с католичкой, который сопровождался переходом в католицизм самого Голицына. Матушка-государыня взяла князя к себе «под присмотр» в придворные шуты, а его женой-итальянкой, оставшейся в Москве, занялась Тайная канцелярия.

Так что свадьба эта становилась ещё и символом полной победы над всяческими иноверцами и с Востока, и с Запада.

Некоторые детали шутовской свадьбы позволяют, как кажется, говорить и об актуальной политической тематике этого зрелища. В первую очередь на нее намекают приветственные стихи В. К. Тредиаковского, составленные поэтом специально на этот случай, хотя, как известно, и не по собственной воле:

«Здравствуйте, женившись, дурак и дурка,
Еще ж… — то та и фигурка!
Теперь-то прямое время нам повеселиться,
Теперь-то всячески поезжанам должно беситься.
Квасник-дурак и Буженинова-б
Сошлись любовию, но любовь их гадка.
Ну, мордва, ну, чуваши, ну, самоеды!
Начните веселье, молодые деды! <...>
Свищи весна, свищи красна!
Невозможно нам иметь лучшее время:
Сопрягся ханский сын, взял ханское племя,
Ханский сын Квасник, Буженинова ханка,
Кому то не видно, кажет их осанка».

Как видно, молодые названы здесь «ханский сын» и «ханка». Первым врагом России в войне с Портой, точнее, врагом, нападения которого были наиболее чувствительны для мирного населения империи, был Крымский хан. Тематика плена и освобождения от рабства русских и малороссиян (а угоняли население и продавали его в рабство именно крымцы) является центральной в документах, относящихся к заключению мира.

То, что Крымский хан «заперт» в Крыму и потому более не сможет брать в плен и продавать в рабство подданных Анны, было, как мы видим, актуальной темой в официальных документах, имеющих отношение к заключению мира с Портой. Это дает возможность предположить, что одной из целей шутовской свадьбы, включенной в состав мирных торжеств, была насмешка над Крымским ханом.

Если это так, то и выбор именно князя Голицына не был случайностью. Дедом «Квасника» был князь Василий Васильевич Голицын. Он возглавлял знаменитые Крымские походы 1687 и 1689 гг., которые закончились полным провалом. То, что «ханский сын» Голицын вместе со своей «ханкой» во время свадебного шествия были заперты в клетку, возможно, должно было демонстрировать, что итогом заключения мира стало кардинальное изменение отношений России с Крымским ханом: если ранее он превращал россиян в невольников, теперь он сам заперт в Крыму.

Можно осторожно предположить, что в маскараде в честь Ништадского мира идея «небывалого», в том числе, была представлена на «этнографическом» материале.

Современники, как мы видели, утверждали, что шутовская свадьба была призвана показать, какие многочисленные и экзотические народы находились в подданстве у Анны, то есть полагали, что свадьба была посвящена и «имперской» тематике. Помнили ли устроители шутовского шествия 1740 г. об этой тематике маскарада Ништадского мира, сказать трудно, однако для современников шествие народов — хотя не все представленные народы были подданными Анны — казалось воплощением именно идеи обширности империи.

Ледяной дом был не только грубой шуткой императрицы. Идеология этого зрелища не была прихотливой, но оно определенно было ориентировано на петровские традиции. Культ Петра при Анне только начинает складываться (пик официального интереса к Петру приходится на юбилейный 1732 г., к концу же царствования такой интерес в целом теряет актуальность). В этой ситуации петровское торжество воспринималось как некоторая нейтральная и единственно возможная форма придворного праздника. Воспроизводя его, Анна не стремилась к демонстрации какой-то особой позиции: она не подражает Петру и не вступает с ним в полемику, она просто следует тем формам торжества, которые стали нормой придворного быта. Для Анны это были нормы, которые она знала по собственному опыту, своего рода «обычай» (тaк праздновать — значит праздновать обычно).

Уже в начале 1740-х гг. ситуация будет принципиально иной: ориентация на петровские традиции составит основу официальной культуры, однако реальные формы ее бытования и базовые идеологические посылки будут очень далеки от тех, которые существовали при Петре.

Однако в одном аспекте позиция Анны в отношении к придворному празднику принципиально отличалась от петровской: менее всего императрица была озабочена тем, чтобы разъяснить своим подданным смысл мирных торжеств 1740 г., в состав которых была включена и шутовская свадьба. Придворная культура при Анне только в очень редуцированных формах служила задачам пропаганды официальной идеологии.


  1. История о первом главном архитекторе Петербурга. «П.М. Еропкин (1689-1740)».
  2. История об истории. «Мир с Турцией, день рождения Императрицы, Ледовый дом и «забавная свадьба».
  3. История-сказка. «Строительство Ледяного дома».
  4. История трагикомическая. «Забавная свадьба».
  5. История трагическая. «Плаха».
  6. История в лицах. «Императрица, Бирон, кабинет-министр, князь М. А. Голицын, А. И. Буженинова».
  7. История об историках. «Роман «Ледяной дом», его автор, А. С. Пушкин и другие».
  8. История современная. «Япония, Китай, США, Финляндия, Б. Н. Ельцин и «Вьюговей» в России».